Я подошёл к своему дедушке Илко Яунгаду, который стругал ножки для ездовой нарты. Его топор удивительно мягко скользил по поверхности изделий. Стружки пахли смолой, свежим деревом. Дед тихонько напевал какую-то мелодию…
Дед, о чём поёшь?
– О далёких временах. Когда я был такой же, как ты сейчас, мне рассказал эту легенду мой дед Токол. Хочешь послушать?
Сел рядом с дедом на тёплую шкуру оленя, согретую лучами весеннего солнца. Медленно, тихонько зазвучала песня старца:
– Однажды к берегу Карского моря откуда-то прибыл гонец на пяти крупных чёрных быках. Он принёс недобрую весть о том, что вождь племени ханты при слиянии рек Иртыша и Оби собрал большое войско и направляется на север, где проживают ненцы.
Я вторял ему. Из соседнего чума пришёл мой дядя с женой, детьми и родственниками. Они уселись около нас. Дедушка на некоторое время прервал пение и сказал:
– С пролива Малыгина и со всей округи собрались на войну наиболее смелые и сильные мужчины. Они подготовили боевые топоры, луки, стрелы, деревянные палицы. На развилке Обской губы, где сейчас расположен Салемал, войско ненцев встретилось с тазовскими, ныдинскими отрядами. А приуральцы примкнули к ним южнее, в районе Хоя-Сале – нынешней Аксарки.
Один из слушателей спросил деда:
– Почему два народа вступили на тропу войны?
– Причины войн бывают разными. Например, одна сторона решила отдать дочь замуж, но до приезда жениха слово не сдержала, тут тебе и конфликт. В нашем повествовании ханты жили на землях, прилегающих в пойме рек Волги, Оки, Камы, Урала. Разводили лошадей, коров, овец, коз. Занимались земледелием. Тогда ещё не было русских людей. С тех пор прошло несколько тысяч лет и более. Их притесняли со всех сторон племена других народов. Татары, казахи делали набеги. И они решили найти более спокойные места и подались на север.
Дед закрыл глаза, и песня зазвучала с новой силой. Отряды ненцев подошли к Ангальскому Мысу – Пя Сядэй Сале с двух сторон. Предводитель с несколькими полководцами поднялись на высокую гору. На западе просматривались отроги Пэ-Хоя – Уральских гор, на востоке – вдаль уходила излучина реки Лар-яхи-Полуя. На днях для просмотра местности приедет вождь противоборствующей силы.
Да, завтра в полдень с юга, вдоль правого берега реки Полуй, поднялось белое облако. Затем послышался гул, скрежет едущих саней, фырканье лошадей. Впереди, на почтительном расстоянии, ехал хантыйский вождь на тройке белых лошадей. Сам управлял упряжкой. Через плечо висел на изготовке боевой клеёный лук со стрелами. Его огромное туловище виднелось над бегущими конями. Он остановился там, где стояли вчера ненцы.
– Дедушка, так и поётся в песне?
– Да, внук, в те далёкие годы люди были намного крупнее, чем сейчас. Питались свежим мясом и рыбой. А ты вот лопаешь конфеты, и уже нет передних зубов.
– И вообще, как их звали? – не унимался я.
– История умалчивает об этом. И так понятно, кто есть кто, – парировал дед.
Положив табак за губу, продолжил повествование. Осмотрев местность, неприятели поехали в своё стойбище. Он встал перед своим войском на нарты, поставленные крест- накрест, и сказал, указывая на север:
– Там есть олени, свободные земли. Их чумы стоят у Марелава-Сале – мыса Имбернёла. Со мной поедут трое воинов. Мы назначили место боя у устья реки Полуй, на ровном широком поле. Пусть нам будет судьёй Великий Торум – бог всех ханты.
Ненцы, собиравшие оленей у стойбища, издали увидели мчащихся наездников. Вождь ненцев с несколькими воинами пошёл навстречу парламентёрам. Они встали друг против друга. Оба статные, плечистые, одинакового роста, черноволосые с раскосыми глазами, сделали три круга по солнцу, держась за рукоятки ножей. Решили, что битва будет на льду в устье реки Полуй с перерывом на сон.
В лагере ненцев воцарилась тишина. Завтра кто-то из них больше не увидит своё стойбище, семью, оленей. Молча подготовили орудия: топоры, ножи, луки, стрелы и палицы.
Никто не роптал. Возможно, в лагере противников было то же самое.
Как только рассвело, ненецкое войско по ложбине спустилось на лёд. Слева по руслу реки Полуй вереницей показалось хантыйское войско.
С двух сторон полетели стрелы. Войска сократили расстояние между собой ещё на пятьдесят метров. Бой начался. Появились первые раненые, послышались стоны умирающих, но наступающая темнота остановила бьющихся насмерть воинов. По команде с обеих сторон унесли пострадавших и усопших с поля битвы.
Ещё десять суток ненцы и ханты бились на льду, уничтожая друг друга. Ряды воинов редели на глазах. Два вождя очутились рядом. С рёвом и криком подняли боевые топоры. По силе и сноровке они оказались равными. Никто из них не мог взять верх. К вечеру топоры полопались, деревянные палицы обветшали. Вытащили из ножен ножи.
Вдруг раздался крик. По склону большой горы спустилась упряжка. Держа вожжи, с нарты спрыгнул уже немолодой мужчина с седыми усами.
Я спросил деда:
– Кто приехал? Почему не боится дерущихся?
– Это Сава Им Мэта – Нейтральный человек, которого почитают обе стороны и прислушиваются к нему.
– Давай, дедушка, дальше.
– Сава Им Мэта сказал: «Вы, живущие на просторной земле, что с вами? Почему истребляете друг друга? В ваших озёрах и реках водится всякая вкусная рыба. Олени пасутся на просторах тундры и леса. Стада лосей обитают в округе. Лисы, песцы, зайцы снуют везде. Почему нельзя жить в мире? Вы же дети природы. Спросите ещё лучше у ваших богов, как вам быть. Если исход боя закончится перемирием, Ангальский Мыс – Пя Сядэй Сале останется свидетелем великого мира между ненцами и ханты на грядущие годы. Посмотрите на берег – там две возвышенности. Одно святилище для ненцев, а другое – для ханты».
Сава Им Мэта оказался хорошим оратором. Люди слушали его кто стоя, кто сидя прямо на снегу. Битва расстроилась. Сгущались сумерки. Вожди решили встретиться на самом высоком выступе Ангальского Мыса – для перемирия и объявления конца войны.
Для переговоров со своими предводителями приехали по тридцать человек с каждой стороны. Руководитель ханты постелил на землю большую шкуру бурого медведя и пригласил сесть рядом с собой вчерашнего врага.
– Зачем здесь шкура медведя? – спросил я своего деда, пользуясь паузой, когда он приостановил повествование.
– У ханты медведь – священное животное. Видимо, он постелил шкуру для достоверности и крепости клятвы, которую они произнесли на небеса.
Сейчас другое время. Постепенно ценности теряют своё значение, но отголоски тех времён живы в народах. Затем поочерёдно произнесли клятву.
– Я, ненецкий вождь, на шкуре бурого медведя клянусь от имени своего народа, что впредь мои потомки никогда с оружием в руках не вступят на земли соседей. Спорные проблемы будут решаться только мирным путём. Ханты не должны знать нужду в оленях, в землях, рыбных водоёмах. В любом чуме отныне они будут первыми гостями…
– Много хороших слов сказал вождь, но сейчас я их не помню. Между нашими народами прекратились не только войны, даже маленькие конфликты.
Я недавно ездил в посёлок Се-Яху, узнал из разговоров с людьми, что в мире неспокойно. Некоторые страны воюют. Они просто не знают историю ненецкого и хантыйского народов.
– Дедушка, а что было дальше?
– Я утомился. Иди к бабушке, скажи, пора чай пить…
– Сказание чем закончилось? – снова спросил деда.
– А дальше они забили семь белых оленей – дань перемирия и грядущих годов. Разъехались по своим местам. Со становлением советской власти Ангальский Мыс утратил своё значение для двух наших народов, – заключил дед Илко.
Сказание и легенду своего деда помню с начала до конца. В юные годы я рассказывал её своим сверстникам. То, что тысячелетия назад произошло перемирие между северными народами на шкуре бурого медведя, считаю подвигом во имя грядущих поколений. До сих пор живём на земле Ямала. Ханты переняли оленеводство, живут в «Ур-хот» – в переводе с хантыйского на ненецкий – в «жилище ненца», то есть в чуме.
Но забытые большинством нового населения автономного округа превратности истории постоянно напоминают о себе и сегодня. Возможно, по этой причине тонут машины, люди, корабли теряют ход. Водоворот двух течений при впадении реки Полуй в Обь имеет такое же значение, как всемирно известный Бермудский треугольник.
Считаю, нужно обязательно возродить святилище «Ангальский Мыс» в былом значении как дань истории древних народов, акт покаяния за ошибочные решения и как реальный вклад в сохранение культуры и самобытности двух великих северных народов.
