Газета «Полярный круг» продолжает рассказывать об авторах Салехарда. Дмитрий Кельчин пишет прозу о северянах. Вот что он рассказал о себе: «Я написал свои первые рассказы пару лет назад. Герои моих произведений – реальные люди, история которых меня вдохновляет. Мне ещё многому нужно учиться, работать над слогом, прежде чем я смогу твёрдо сказать о своём литературном призвании. В планах издать сборник рассказов».
Сегодня мы предлагаем вашему вниманию рассказ, который принёс в 2019 году Дмитрию победу в конкурсе шестой литературной премии губернатора ЯНАО в номинации «Дебют».
Надо мной только небо и звёзды. Отчётливо слышу своё сердцебиение. Слышу удары по льду, это Идущие по воде. Их не видно во тьме, сквозь которую с трудом пробиваются даже звёзды. Идущие бьют пешнями: орудиями, напоминающими древние копья, которыми прорубают поверхность льда. Они передавались от отца к сыну, каждый наследник осознавал, что он рыболов. Пешня не даёт мне забыть, кто я и кем были мои предки. Тяжесть его говорит о том, какой сильной и выносливой была рука их. Крепко держу пешню, будто пожимаю ладонь своих прадедов. Гордо стою, уверенно смотрю вдаль. Всё крепче и крепче сжимаю рукоять, обещая с честью и достоинством пронести через свою жизнь, сохранить доброе имя рода, честь семьи. Пусть ведут меня они, как поводырь слепого.
Когда шёл по воде, я мысленно обратился к духам предков: «С колыбели Вы со мной. Следую Вашим советам и прислушиваюсь к Вашим голосам. Хоть они и не слышны чужому уху, я чувствую их отголоски внутри себя. Я всё помню, я поступаю так, как Вы когда-то учили меня. Вы – часть меня, а подводить самого себя я не имею права».
Я слышу всплеск воды. Значит, лёд уже разбит. Слышу, как медленно опускаются в воду руки Идущего, как скрупулёзно обвязывает глыбу льда верёвкой. Река не обжигает, потому что его ладони ей хорошо знакомы. Их она помнит с тех пор, когда Идущий был ещё совсем ребёнком, маленьким помощником своего отца.
Мы тянем неподъёмную глыбу льда, такую же широкую и крепкую, как спины Идущих. Даже троим она не поддаётся. Придётся разбивать пополам. От тяжести борьбы с застывшей силой, с этим ледяным богатырём мы даже не чувствуем холода, но эта смертельная усталость даёт нам силы жить, чувствовать себя живыми.
День на Севере короткий. Пока обвязывали и тянули глыбу, уже стемнело. Идущий зажёг спичку. На миг показалось, что взошло Солнце, разогнав своим красноватым светом ночные чёрные тени, но этот светлый миг оказался мимолётным. Огонь погас, а на смену ему пришёл горький запах табачного дыма.
Я слышу Идущих по воде. Слушаю их учащённое дыхание на морозе. Так дышит только тяжёлый труд. Это дыхание разносится над рекой уже не одно столетие. Рыбы, зная места прорубей, проплывают огромные расстояния к ним, чтобы сделать вдох. Кружат в невесомости. Мы дышим с ними одним воздухом. Нас воспитала одна мать, мы Северорождённые. Я делаю вдох и представляю те былые времена, когда наши предки шагали по этому суровому, безжалостному краю. Там, где даже солнце боится показаться, дабы не погибнуть от холода. Без солнечного света нет жизненных сил. Его нам заменила северная рыба. Мы нашли своё Солнце в реке и сумели поднять Его из самых глубин. Если оно погаснет, ослабнет рука. Прекратят стучать пешни по льду и наши сердца вместе с ними.
Ни с чем не сравнимый вкус северной рыбы я помню с детства. Новорождённым моя мать привезла меня в Лорвош. На этом настоял Михаил Григорьевич Кельчин, легендарный рыбак нашего рода.
Он верил, что хантыйское селенье с его бытом и природой способно заложить в ребёнке частицу красоты и мудрости первозданного мира. Эту частицу мне удалось пронести через отрочество и юность. Я не стал рыбаком и охотником, но я не мыслю себя в отрыве от коренного народа, его болей и чаяний. Я никогда не забуду того, какую роль сыграли простые рыбаки в моей судьбе.
Я помню трудные времена, когда мама осталась совсем одна с нами, детьми, в городе, полном безразличия к чужим проблемам. И только Михаил Григорьевич ни на минуту не забывал о нас и до своего последнего вздоха отправлял нам в город мешки с рыбой, благодаря которой мы не знали, что такое голод. Сердечной благодарностью к Михаилу Григорьевичу исполнена вся моя семья.
Вчера ночью я вернулся с его взрослыми сыновьями с подлёдной рыбалки. Я был обессилен, но на моём обмороженном местами лице сияла улыбка. После горячего ужина я ещё долго лежал неподвижно, будто мы разбивали не лёд, а наши тела. Я долго не мог заснуть, всё думал, что заставило меня приехать в село Лорвош, расположенное на левом берегу реки Малая Обь. Чем дальше я нахожусь от своих соплеменников, тем сильнее натягиваются нити родства и тем сильнее они тянут меня к корням. Я сполз с кровати, нащупал в темноте телефон и принялся печатать свои впечатления и размышления. Экран телефона горел до самого утра и погас только вместе с уличными фонарями. Получилась целая история о династии рыбаков, которую я хотел бы прочесть своим детям.
В месяц коротких дней 17 декабря 1944 года семья хантыйского рыбака и охотника радовалась рождению самого младшего и любимого сына по имени Миша.
Младших детей принято оставлять в семье в помощь отцу в охоте и рыбалке, поэтому Михаила родители спрятали и не отдали в школу-интернат, определив судьбу будущего рыбака-орденоносца. После школы Михаил Григорьевич Кельчин сразу устроился работать рыбаком Горковского рыбозавода Шурышкарского района и из года в год прославлял наш род, наш народ, наш край. За один год он выполнил пять годовых планов по добыче рыбы. Был награждён орденом Трудовой Славы II и III степени, орденом Трудового Красного Знамени.
Каждое лето Михаила чествовали на празднике День рыбака. Вдалеке виднелся дым от костра, стелился по земле тихим облаком под ногами. Горячая уха разливалась теплом внутри каждого участника празднества. Сияли лица рыболовов, отличившихся в выполнении плана. Лица, не заметные стране и миру. Они просто делали своё дело. Не любили лишних слов и пустых разговоров, но их молчание такое же глубокое, как сама река Обь. Мудрость их жизни могло вместить в себя только бескрайнее небо Ямала, видел бы ты, какое оно здесь могучее! «Знал ли ты, что у народа ханты для покойных рыбаков делали гробы из лодок?» – спрашиваю я мысленно себя. «Мир размером с лодку», – современный человек никогда не поймет такой жизни, потому что природа в этом крае говорит на языке ханты.
Что есть у ханты, кроме лодки? Кроме промысла, отточенного веками и завещанного потомкам? С чем останутся хантыйские дети без рыбных и охотничьих угодий? Традиционная культура – это не только танцы и наряды. Это мир и космос, сотканные народом воедино из тысячи тонких, почти невидимых и неосязаемых нитей. Погружение в культуру, как и в открытый космос, требует времени, знания и тщательной подготовки. Не всё можно понять с первого раза. Переводчики здесь бессильны. Рыбаку нельзя быть слабым. Ему нужно просыпаться затемно и трудиться. Он несёт по воде не только свою жизнь, благодаря его труду живёт его семья.
Каждый вечер Михаил садился в кресло, закидывал голову назад, закрыв глаза. Он много думал и вслух проговаривал планы на ближайшие дни. Это выглядело примерно таким образом: «Так, погода портится, значит, завтра на рыбалку не поедем. Непогода может растянуться и на пару дней. Тогда завтра займусь подготовкой снастей, уборкой в сарае». Северная природа учит её жителей тщательно обдумывать свои действия. Михаил Кельчин был нашим феноменом. Он один старался разглядеть возможные судьбы последующих двух-трёх поколений нашей династии. И начал он с того, что каждое лето возил своих детей и племянников на место своего промысла – рыбацкие пески Кельчи- язы, которые находятся в 15 километрах от села Лорвош. Передавал им традиционные знания народа ханты. Подарил самое ценное – ощущение родного дома. Моей матери до сих пор снится тот родной, уютный домик на берегу, совсем молодой Михаил Григорьевич, рассказывающий хантыйские сказки и легенды детям, пока его жена готовит ароматную уху.
Льды покрывают реки и затем уходят. Снега выпадают и тают на этой земле. Люди встречают и провожают. Помню, как меня провожал старший сын Михаила Кельчина, Георгий. Он продолжает дело отца, последний профессиональный рыбак в нашем роду, через пару лет выйдет на заслуженный отдых. Другие сыновья Михаила Григорьевича ушли из промысла из-за мизерных зарплат, а внукам это не интересно, да и рыба скоро совсем исчезнет. Георгий перед каждым моим отъездом спрашивал, скоро ли я ещё вернусь и вернусь ли вообще. В последний раз мы оба молча стояли на берегу. Встречающие собрались на пристани задолго до того, как на горизонте показался водный транспорт. Многие пришли с детьми, внимательно следящими за линией горизонта. Я смотрел, как эти карапузы прислушивались к волнам, которые обещали возвращение родных. На что эти дети потратят юность? Возьмут ли они в руки пешню? Их прадеды оставили юность в лодке. Я хочу оставить свою юность в этих строках. Только в них я смогу прожить то, что не смогу воплотить в жизнь.
Настоящее счастье – знать, где твой дом в этом большом мире. Этому счастью я обязан хантыйским рыбакам. Спасибо им.
