Ушёл в прошлое счастливый и кровавый, трагический и прекрасный XX век. Многие его события – памятные вехи и отечественной, и мировой, и личной истории.
Среди них – Первая мировая война, от которой считают начало бурного века, что мучительно звучит в нашей общей и персональной истории. Рухнули великие империи – Австро-Венгерская, Оттоманская, Российская, а в Европе, Азии и Африке возникли новые государства. Однако изменилась не только карта мира, перемешались народы, родились или сломались судьбы людей. Война получила название Первой уже после Второй мировой. Крупнейшая бойня начала века породила и отречение государя императора, и Гражданскую войну, и революции…
Только вот общая история складывается из частных людских судеб. Так, события века связаны и с историей моей семьи. Они, к слову, дают чувство сжатого времени. Мне, как и людям моего поколения, повезло – мы застали в добром здравии тех, кто воевал на Первой мировой, на Гражданской, кто пережил репрессии тридцатых, кто бился на фронтах Великой Отечественной. Однако говорилось в семье о прошлом скупо, были тому свои причины…
Брусиловский солдат
С детства помню, что любимой книгой моего деда, Михаила Александровича Фатеева (1892 – 1964), была зачитанная книга Сергеева-Ценского «Брусиловский прорыв». В армии царского генерала А. Н. Брусилова служил он в Германскую войну. Мобилизовали его в 1915 году в Тобольске и направили стрелком в 37-й Сибирский стрелковый полк, 13 роту, первый взвод. На фронте был до 1917 года.
О войне мне рассказывал крайне скупо, впрочем, и участники Великой Отечественной не баловали слушателей рассказами о тяжком ратном труде. Страшна кровавая война, трудно говорить о ней. А деду послужить пришлось на Германской, Гражданской и Отечественной войнах. Может, и рассказал бы ещё, да скончался рано – на 72-м году жизни.
Жена его, бабулечка моя Александра Алексеевна Фатеева, немного говорила, что был в окопах, как ходил в атаки участник Брусиловского прорыва, где был ранен, вроде как довелось и боевые газы увидеть в действии, в общем, был в кровавой мясорубке войны. Сохранился красноармейский билет деда за 1940 год, где отмечена служба в царской армии, где служил в Красной – страницы удалены, не знаю почему, хотя призвали в июле 1942 года, затем из действующей перевели по возрасту, в декабре 1942, в тыловые части, в которых и служил до 1946-го.
Тобольская вотчина
А моя жизнь сложилась так, что родился и живу в Салехарде, а история семьи связана с Тобольском. В его окрестностях (д. Лепехино, Куларовская волость) родился, затем жил в городе до гибели на Японской войне прадед унтер-офицер Алексей Илларионович Хромухин. Его родственницу, Аполлинарию Михайловну, до революции монахиню, потом маляра стройконторы расстреляют уже как «врага народа» в 1937 году.
Семья прадеда большая – и братья, и сёстры, и другие родственники, всех войны и революции разметали. Там, в Лепехино, у него родились сын Семён и дочь Хромухина Александра Алексеевна (1899 – 1981) – моя бабушка Фатеева. В Сибирской столице жил прадед Александр Иванович Фатеев (1860 – 1917), его родной брат Михаил Иванович – офицер армии генерала Скобелева в Туркестане. В Тобольске родилась Теофиля Яновна, дочь сосланных в Сибирь участников Польского восстания 1860 годов, жена Александра Ивановича Фатеева. В Тобольске до Отечественной войны и жил с семьёй – женой Александрой Алексеевной и детьми Константином, Людмилой и Валентиной – их сын Фатеев Михаил Александрович, участник войн, на которых хлебнул лиха. К семье в Салехард, куда жена Александра Алексеевна бежала с дочерьми в 1943-м, он приехал в 1946 году и узнал о гибели сына Константина, что пал смертью храбрых в 1942 году под Ленинградом, и плакал дед, что же ты, Шура, говорил он, не отписала мне, жалела и боялась…
Чаепитие с императором
Александра Алексеевна после гибели отца на Японской жила у опекунов – родственников, затем воспитывалась в Александровском сиротском приюте, училась в Епархиальном училище и на Высших женских курсах в Тобольске. Там и произошла с ней одна история, которая много лет была закрытой семейной тайной…
После отречения императора, в марте 1917, гражданина Романова, так звали его во Временном правительстве Керенского, сослали в Тобольск. Там самодержец всея Руси жил под горой в красивом каменном доме, где теперь его музей. И не знаю, как сложилось, бабуля об этом не рассказывала, но решило Епархиальное или приютское начальство устроить девушкам экскурсию – встречу с Николаем III. Она случилась осенью 1917 года, отправили пять или шесть девушек – Немцову, Кузнецову, Заветову и бабулю, фамилии остальных я уже забыл.
Когда они пришли, Николай II пилил дрова во дворе на козлах, охраны почти не было, и доброжелательно встретил гостей. Не впечатлила девушек Алиса-императрица, как рассказывала бабуля, была высокомерной и говорила с сильным акцентом. Всем понравился цесаревич Алексей, худенький и бледный мальчик, он болел гемофилией, понравились дочери императора, они были в общем-то ровесницами. Пили чай с бывшим императором и его семьёй, о чём-то говорили. Да больше девушки смотрели на царственную семью, отношение к царю было, наверное, как к небожителю.
В прошлом у нас дома хранился фрагмент снимка с мальчиком в матроске, затем, после того, как к нам на 50-летие октябрьских праздников пожаловали «гости», он исчез. А «гости» приходили к бабушке с предложением выступить по радио и рассказать, как плохо жили при царе. Я спрашивал, мол, не родственник ли нам тот мальчик на снимке? Нет – сухо отвечали мне. Снимок, как я сейчас понимаю, был «отредактирован» – на правом плече мальчика осталась мужская рука, остальной сюжет удалён. Бабуля от предложения товарищей отказалась, многие бумаги затем сожгла в печи, тогда исчез и снимок. И лишь когда в перестройку публиковали материалы об императорской семье, я узнал мальчика в матроске – цесаревич.
О чём молчали очевидцы
Историю гибели семьи императора ещё в детстве рассказывала бабуля, что расстреляли их в Ипатьевском доме Свердловска, царь и сын были убиты первыми выстрелами, а дочерей Николая, слава Богу, он не видел этого, добивали штыками, так как пули из «маузеров» отскакивали, ведь в лифы платьев были зашиты драгоценности, а затем тела вывезли и сбросили в шахты. Эти рассказы подтвердились спустя много лет публикациями в центральной прессе и в книгах.
Откуда столь подробное знание тех событий у девушки в Тобольске? Думаю, история расстрела семьи императора являла секрет лишь по указу большевиков, участники и свидетели убийства рассказывали, что и как происходило своим знакомым, те передавали далее. Неслучайно затем участников расстрела товарищи по партии также пустили в расход. В свите императора был доктор, он сделал в Тобольске операцию бабулиной подруге, у неё было незаращение нёба, позже девушка не страдала.
В архивах не осталось свидетельств о встрече, что и неудивительно: царя с семьёй расстреляли, гостьи – девушки – молчали во избежание больших неприятностей, а архивы в России жгли во все времена. Остались ли ещё свидетели рассказов об этой встрече, не знаю, бабули и её подруг давно нет в живых.
В минувшие годы советской власти рассказать историю, сами понимаете, не представлялось возможным, как и повторять рассказы об ужасах Гражданской войны, когда красные и белые топили друг друга на баржах в Иртыше и Тоболе, как расстреливали и полуживых зарывали в землю, кажется, на Панином бугре.
Рассказывала бабуля о встрече в Тобольском храме с Григорием Распутиным, он вёл службу, и голос его подчинял людей. Было много публики, душно, кто-то падал в обморок, а голос Распутина гремел, очень впечатлял он людей волей и пронзительным гипнотическим взглядом. Семья Григория сгинула в лагерях Обдорска, куда их сослали строить Салехардский рыбозавод.
Бабушкин альбом
Много забытых страниц истории надо восстановить, некоторые уже невозможно. Сохранился, к слову, девический альбом бабули, в него она записывала стихи поэтов начала века, по альбому я узнал запретные стихи Бальмонта, Белого, Надсона, многих иных, но нет в альбоме и многих страниц.
Нет многих документов, историю приходится восстанавливать по крохам. А дед и бабуля близко знали интересных людей Тобольской Сибири – М. М. Броднева, дружили с А. Тутолминым, семьёй Топорковых, крёстными историка Ю. П. Прибыльского, с его отцом в Тобольске в Обьгосрыбтресте работала бабулечка, затем он служил в Салехарде председателем Окрплана Ямало-Ненецкого округа. А будущий историк в войну работал на рыбодобыче в комсомольской бригаде. Происходит семья Прибыльских из ссыльных поляков, но о многом он предпочёл в разговорах умолчать на всякий случай. Знали родные семью заместителя Н. А. Угланова – А. Будницкого, его жена в начале тридцатых – председатель Комитета по народному образованию округа, а сам он арестован по делу Н. А. Угланова, но, к счастью, выжил.
Александра Алексеевна сохранила, в прямом смысле с риском для жизни, фотографии Торгового дома купца Плотникова по случаю 25-летнего юбилея в 1914 году, где служили мои прадед и дед Фатеевы, Д. М. Плотников, которому принадлежали многие обские рыбные станы на Ямале. Его отец М. Д. Плотников, участник выставки в Петербурге, где представлял рыбную продукцию Сибири. Сохранила она и фотоснимок совещания стахановцев рыбной отрасли, в которую входил Салехардский рыбоконсервный комбинат. Фото сделано в Тобольске на Первомай 1936 года, в центре сидит Николай Александрович Угланов – ранее секретарь ЦК ВКП (б), секретарь МГК ВКП (б), министр труда РСФСР, затем управляющий Обьгосрыбтрестом, его расстреляют 31 мая 1937 года, реабилитируют в 1989-м.
Цена мучной пыли
Работала в то время бабулечка в планово-финансовом отделе Обьгосрыбтреста. После ареста Н. А. Угланова она уцелеет, следователь отпустил её с допроса в НКВД, но седина появится. Она тогда говорила деду, мол, если что, поезжай с детьми в Обдорск, к сестре Аграфене. Деда взяли осенью 1937 года. Бабуля с дочерьми уехала-таки в Салехард в 1943-м, срочно убыла на колёсном пароходе «Анастас Микоян», оставив в Тобольске большую часть вещей. Работала в Салехарде в различных организациях, затем счетоводом в городском финансовом отделе.
С дочерью Николая Угланова – Людмилой – переписывалась моя мама Морозова (Фатеева) Валентина Михайловна. Поражает, что Людмила Николаевна, которая прошла лагеря после ареста отца, писала, что наша страна, а это был 1991 год, находится в сложных условиях, и России надо помочь. И недоумевает, за что расстреляли папу, ведь он верил в коммунизм.
После ареста мужа Михаила Фатеева, жена сидела под воротами каторжной тюрьмы Тобольска – передать продукты и вещи. Ему повезёт, в конце 1938-го реабилитируют, после расстрела Н. Ежова, его сменит Л. Берия, он выпустит часть «врагов народа» на свободу. Сестру деда – Аграфену Фатееву (Желенкову) – возьмут в 1944-м в Салехарде: работала весовщицей и сметала мучную пыль с весов, детей кормить. Дочери её, Лидия и Клавдия, выживут – будут осваивать целину. Другая сестра, Анна, после замужества до революции будет жить на Украине, где и потеряется в войну, её сын Василий жил после войны в Киеве.
Времена не выбирают
Дед, прибыв в Салехард, работал в салехардском отделе Нижне-Иртышского речного пароходства. Там в 1950 году и получил почётное звание Отличника социалистического соревнования Министерства речного флота. А деду по линии отца, Петру Афанасьевичу Морозову (1888 – 1938), уроженцу деревни Лобаново Тобольской губернии, участнику Германской и Гражданской войн, не повезёт. В конце двадцатых началась коллективизация в стране, а хозяйство у него было крепкое. Его и сослали в 1929 году в Обдорск. Здесь работал он плотником в затоне Салехардского рыбозавода, здесь его в конце 1937 года взяли, а расстреляли по 58-й статье как «врага народа» в январе 1938 года, реабилитирован в 1989 году.
Жена его, Фёкла Софроновна (1887 – 1982), бабушка моя, одна воспитает семерых детей. Двое их сыновей, Алфей и Симеон, падут на полях войны смертью храбрых, а трое других, Иван, Андрей (мой отец) и Нефёд, пройдут войну «от звонка до звонка». А дочери, Александра и Клавдия, всю жизнь отдадут Салехарду.
Жаль, не сохранились многие фотоснимки и бумаги тех лет, но времена не выбирают, в них живут и умирают. В друзьях у моих родных в Салехарде живут ссыльные, бабуля переписывалась с подругами тобольской юности, которых разбросало по всей стране, жизнь у них сложилась трудно. Сохранённые бабулей снимки тех лет переданы мной в архивы Тюмени и Тобольска, это история наша. По её совокупности и молчали о многом до самой смерти мои родные – так, на всякий случай.
Причастность к прошлому
Так мировая война начала века перемешала судьбы и жизнь конкретных людей, нет смысла гадать, что да как бы сложилось без войны. Однако история семьи даёт ощущение сжатого времени и личного причастия. Прадед родился в 1860-м – за год до отмены крепостного права в России при Александре II, жил при последующих императорах. Жена его Теофиля родилась в одно время с Владимиром Ульяновым. Их сын Михаил воевал на полях Германской и прочих войн, его жена в юности пила чай с сосланным императором, работала с разжалованным секретарём ЦК ВКП (б), а мне довелось жить бок о бок с людьми, испытавшими и видевшими все радости и кошмары начала века. Отсюда, видимо, личная причастность к событиям и людям, которые через родных – рядом.
Листаешь архивные документы, читаешь книги: вот Морозовская стачка 80-х годов XIX века, в это время родились дед и бабушка Морозовы, воюет в Туркестане Михаил Иванович Фатеев – офицер в армии генерала Скобелева. Так и себя ощущаешь современником, и эта связь уходит в глубь веков. Отсюда близость к истории – она, её люди рядом во времени и пространстве, стоит лишь присмотреться к альбомам
