Жительница окружной столицы Анфиса Сэротэтто – профессиональный журналист, однако, в свободное время пишет поэзию и прозу. Произведения Анфисы не раз были опубликованы на страницах газеты «Полярный круг».
В прошлом году она вступила в литературное объединение молодых поэтов и писателей «Ругинский клуб», которое находится в Салехарде и помогает начинающим авторам со всего округа заявить о себе. Предлагаем читателям познакомиться с отрывком из её повести «Мамако».
Глава I
В год, когда Нене жила на этом свете примерно двенадцать лет, апрель выдался мягким. В чреве тундры зарождалась новая жизнь. Тепло постепенно согревало землю, хотя суровые метели еще обдували ее своим колючим дыханием. Ненцы знают, что полностью доверять нежным прикосновениям весны нельзя. Природа сурова и легко забирает то, что ей принадлежит.
Как и принято, когда зима отступает, все отправляются на север, подальше от зноя и гнуса. Нене, ее мать и брат Матло кочевали вместе с тремя другими семьями. Члены одной из них приходились им дальними родственниками, по крайней мере, так все говорили.
В одно позднее утро после очередного переезда на новое место Нене помогала матери выделывать шкуры.
Заниматься привычными для женщин делами ей было в тягость. Причиной тому была не лень, она никогда не пыталась уйти от обязанностей, которые поручали, но ей не доставало терпения и усидчивости, поэтому обычно ничего не получалось. Вот и в этот раз пальцы не слушались и постоянно соскальзывали со скребка, а ноги затекли до онемения в пальцах.
— Крепче держи и сильнее дави. Нужно лучше стараться, — упрекала мать, постоянно поправляя положение детских рук. Мозолистые пальцы оставляли на коже, потерявшей загар после полугода без солнца, красные отпечатки.
— Делаю, как могу, — огрызнулась Нене. Напускная дерзость служила защитой от стыда, давно пустившего корни и разрастающегося в груди. Ее с детства учили: женщина должна быть прилежной хозяйкой и мастерицей, это ее главная роль, никто не захочет брать в жены неумелую.
— Не капризничай, а учись, как правильно, — мать пыталась говорить властным тоном, но тяжелый вздох выдал ее усталое разочарование.
Возразить в ответ Нене не удалось, в чум вошел брат.
— Первая в этом году важенка разродилась, — сообщил он, отряхивая малицу и кисы от снега.
Мать, не отрываясь от выделки шкур, невозмутимо спросила:
— Олененок живой?
— Живой, но еще холодно, и важенка молодая, не уверен, что выживет.
Нене вскочила со своего места. Тишину разрезал удар доски и скребка о землю и девчачий голос:
— Я хочу посмотреть, вдруг помощь нужна!
— Зачем? А мне кто помогать будет? — с недоумением встретила неожиданную инициативу мать.
Матло ухмыльнулся и покачал головой. Он хорошо знал свою сестру. Околачиваться по стойбищу ей нравится намного больше, чем корпеть над шкурами. Это предлог наконец оторваться от утомительного занятия.
— Да ладно, пусть идет со мной проверить.
Мать махнула рукой, выражая неохотное согласие, и вернулась к работе. Нене скорее, пока она не передумала, накинула ягушку и выскочила наружу. Брат догнал ее на полпути.
— Шустрая ты, погоди. Чего хорошо не завязалась? — сказал он и потрепал сестру по голове. — Близко только не подходи к олененку и не трогай, а то мать почувствует и бросит его.
— Знаю. Не ты же один со стадом возишься.
В десятке шагов от основного места скопления поголовья лежали важенка и прижавшийся к ней детеныш. Маленькое дрожащее тело почти сливалось с окружающим пейзажем. Его шерсть была в точности как тающий весенний снег, который пятнами открывает просыпающуюся землю.
Первые оленята – рожденные в долгом пути. С первого вздоха опасность нависает над ними: холод, голод, хищники, которые норовят вцепиться зубами в чистую плоть, и вероятность быть покинутым. Они находятся на границе между жизнью и смертью, совсем как женщины. «Мы похожи», — подумала Нене, когда увидела его. Она забыла, как дышать, и замерла, лишь дрожали ресницы. Представшая картина заставила ее, наверное, впервые, задуматься о хрупком бытие. Много лет назад болезнь забрала ее отца, но она была слишком мала, чтобы всерьез осознать потерю. Нижний мир знает его душу лучше. Но сейчас она поняла, что намного ближе к нему, чем раньше предполагала.
Момент внезапного благоговения нарушил Матло:
— Красивый окрас. Хорошенький, да?
— Очень, — шепнула Нене. Она боялась, что если издаст хоть малейший звук, то нарушит покой матери и ее ребенка.
— Пойдет на сумку моей будущей невесте.
Нене ничего не ответила, но грозно посмотрела на брата, нахмурив брови, всем своим видом пытаясь показать возмущение его идеей. Матло рассмеялся:
— Будешь корчить лицо, оно на всю жизнь страшным останется. Потом надо будет...
Закончить свою мысль он не успел, мужчины в стойбище громко позвали его помочь с каким-то делом.
— Иду! — крикнул он и сразу отправился к чумам. – Ты со мной?
— Я тут еще погуляю, — сказала Нене. Уголки поджатых губ поползли вверх, но такое подобие улыбки еще больше придало напряженному лицу смятенное выражение.
— Ладно, я пошел. Будь осторожна.
Пока брат не исчез из виду, мысли одолевали ее: только ли не хотелось возвращаться к выделке шкур, или что-то необъяснимое не давало уйти. От раздумий отвлек звук копыт. Важенка отошла, чтобы добыть ягеля. Теперь почти бесшумно Нене приближалась к олененку. Скрип снега и быстрое биение сердца терялись в звуках пробуждающегося дня. Прямо перед животным она опустилась на колени и протянула руку. Мохнатый носик принюхался к ладони. Девочка аккуратно прикоснулась к нему, почувствовала, как через пальцы проходит слабое дыхание. Впервые с самого утра ее лицо смягчилось и засияло. Но уже через пару мгновений, словно спасаясь от языков смертельного пламени, она отдернула руку, потому что краем глаза заметила, что олениха возвращается. Как бы Нене не хотелось остаться, приласкать своего нового друга, она не могла. По пути назад она ни разу не обернулась.
На обед в их чуме собрались подруги матери. Женщины ели строганину из мяса, пили травяной чай и болтали. Обычно Нене предпочитала занятия, которые считались мальчишескими, но быть частью таких разговоров любила. Обсуждали все: от проходящих перекочевок и того, сколько оленей дикие звери задрали у соседа, до мистических историй о встречах с оборотнями, которые слышали от знакомых. Последнюю неделю главной темой беседы была женитьба Матло. Хотя до этого оставалось еще пару лет, ему уже подыскивали невесту. Нужно было выбрать подходящую девушку, выяснить степень родства, подготовить выкуп. Предложения усердных гостей разлетались, как рой комаров у реки. В итоге звонкие голоса начали перебивать один другого:
— У меня двоюродная племянница примерно одного с ним возраста, хорошенькая девочка.
— На свадьбу позовите нашего шамана. Он точно все сделает правильно. Благословение от духов много значит.
— Смотрите, чтобы хорошее приданое было.
На все советы мать отвечала:
— У нас самих не так много, все, что мне надо, чтобы невестка была трудолюбивой и смирной, а остальное уже не настолько важно.
Вечером под песню ветра, с каждой минутой звучавшую все громче, неприятное предчувствие жгло грудь Нене. Она лежала, утопая в тревожных мыслях об утренней встрече, когда Матло зашел в чум. Как приговор, он произнес:
— Важенка бросила олененка, эту ночь он не переживет.
Мать встретила новость, как и утром. Не выражая никакого серьезного беспокойства и ни на секунду не отрываясь от дел, сказала:
— Понятно.
Нене вздрогнула, сраженная равнодушием, поднялась со своего места и бросилась к матери. Конечно, олени умирают достаточно часто: те, которые только начали узнавать этот мир, или старые друзья, сослужившие хорошую службу, - не имеет значения, человек и сам заносит над ними нож. Она тоже помогала разделывать оленей, носила их шкуру, ела их мясо - это естественный порядок. «Мы выживаем благодаря друг другу», — верят ненцы.
— Может, мы заберем его в чум? Будет жить с нами. Наш навка.
— Ранний олененок уж слишком слаб. Тяжело будет его выходить.
— Я смогу! Я буду за ним ухаживать, обещаю. Олени помогают людям, значит, люди должны помогать оленям. А если не разрешишь забрать, все равно его сюда приволоку, можешь выгнать нас обоих, тогда оба погибнем! — возбужденный голос Нене срывался. Жалость смешалась с виной.
Брови Матло поднялись вверх, глаза расширились вдвое, но он промолчал. Ему было достаточно того, что сегодня он уже влез в их препирательства, хотя обычно предпочитал не занимать ничью сторону. Дочь томилась под тяжелым взглядом матери. А та молчала. Она всматривалась в своего ребенка и теперь видела лишь низкорослое дерево, гибкое, которое не может сломаться под сильным ветром, чьи тонкие ветви защищают себя и то, что ему вдруг стало важно. Наконец она промолвила:
— Хорошо, неси его сюда. Мы о нем позаботимся.
Нене выбежала наружу еще быстрее, чем утром. Олененок лежал на том же месте еще более неподвижно, припорошенный снегом, будто смирившийся с приближающейся смертью. Остатки жизни выдавала лишь небольшая дрожь. Он мало реагировал, когда его оборачивали в девичью ягушку, вывернутую наизнанку. Почти сразу подоспел брат, осторожно он взял животное на руки. Нене же прилипла сбоку. Всю дорогу до чума она поглаживала голову олененка обветрившимися ладонями.
— Замерз, малыш, сейчас будет тепло, — ловили согревающий шепот маленькие ушки.
Перед тем, как войти в чум, Матло обратился к сестре:
— Надень обратно ягушку, а то мама наругает. Если заболеешь из-за него, точно не разрешат оставить.
С необычайным для нее послушанием Нене сделала, как велит брат. Внутри мать поверхностно осмотрела навку. Но, несмотря на слабость, олененок без промедления засунул морду в поставленную перед ним деревянную миску с рыбным бульоном и выхлебал все содержимое.
— Если до утра не умрет, то, скорее всего, все будет нормально, — по голосу матери было тяжело понять, что именно она чувствует, по крайней мере, открыто жалость она не выражала.
Когда все в чуме уснули, Нене не смогла сомкнуть глаз. Сегодня она заняла место, на котором обычно спит мать - ближе к выходу, сбоку крепко прижатая к ней расположилась навка, так близко, что слух ловил сердцебиение. Страшные сказки о чудовищах, которые поедают бодрствующих в сумраке детей, не пугали ее, как обычно. В эту ночь больше всего она боялась мертвой тишины. А неведомое чувство прожигало насквозь. «Интересно, маме, правда, было все равно, если олененок умрет? Если бы она знала, что я получусь не такой умелой и послушной, может, она оставила бы меня, прямо как важенка свое дитя. А вдруг я умру, она даже не заплачет?», — вертелись в голове вопросы. В итоге усталость взяла свое.
Утром навка бодро съела ягель, который собрала Нене, как только первые лучи солнца коснулись земли, а потом встала на еще немного трясущиеся ноги и зашагала по чуму. Когда наконец удалось рассмотреть олененка в полный рост, тогда-то все и поняли, что это самка. Нене решила дать ей имя Сэреко, в честь ее окраса.
Вскоре история спасения Сэреко дошла до местного шамана. Тогда он сказал, что Илибембэртя не зря даровал ее семье, она станет огнем в сумраке и спасением. Много лет спустя его слова сбылись.
