В жилах Инки гремучей смесью бурлил странный и опасный коктейль из хантыйской и армянской крови. Матово-смуглая кожа, пухлые, слегка вывернутые губы, глаза цвета горького шоколада и по-детски беззащитный нос-пуговка. Бестолковая, постоянно врущая – всем и сразу, она не вызывала раздражения – только смех. Экзотическая внешность могла бы сделать её покорительницей мужских сердец и опасной хищницей. Но делала лишь жертвой – мужского, весьма непродолжительного, интереса.
– Алло! – громко, на весь холл общежития голосила Инка в телефонную трубку на радость любопытной вахтёрше. – Алло! Это гостиница «Сокол»? Ах да, «Колос!» Всё время ошибаюсь… Будьте добры, соедините с 89-м номером. Как выехал?! Куда? То есть – когда? Вчера ночью? Мы же… договорились встретиться… – последние слова Инка договаривала уже в гудящую трубку.
– Ну что, опять хахель сбежал? – осведомлялась Луковка – ехидная старушонка, самая вредная из всех наших вахтёрш.
Инка гордо поднимала носик-пуговку и молча удалялась в свою комнату. Чтобы уже вечером выйти на улицу в поисках новой, настоящей, безумной любви. Объектами её «безумной любви» всегда становились горячие джигиты – из Армении, Грузии, Азербайджана, Дагестана и прочих кавказских республик необъятного тогда Советского Союза, приезжающие на сельскохозяйственный рынок Челябинска. Торгующие помидорами и виноградом джигиты обычно оживлялись при виде Инки настолько, что перепрыгивали через прилавки. Ещё бы, при росте 152 сантиметра Инка была обладательницей бюста третьего размера, который без ложной скромности демонстрировала в глубоких декольте. Романы были бурными и непродолжительными. Инку частенько задерживала милиция – за «участие в драке». Пару раз она ночевала в вытрезвителе и неоднократно маскировала синяки и ссадины, полученные от очередного пылкого поклонника, толстым слоем тонального крема.
– Девочки, я не могу! – закатывая шоколадные глазища под тоненько выщипанные брови, выдыхала она, – Арсен та-а-акой… такой… красивый!
Очередной «красавец» был носат, кривоног и лыс. Он уводил Инку, гордо возвышаясь над ней на целый дециметр. Мы покатывались со смеху, глядя им вслед. А через два дня Инку пришлось забирать из травмпункта – «красавец» Арсен порезал её ножом. Порезал не сильно, но в деканате сказали: «Всё, хватит, наше терпение лопнуло!»
Инку разбирали на комсомольском собрании, вынесли выговор. Она обещала исправиться. Её жалели даже вахтёрши, всегда непримиримые к разврату. Потому что, собственно, развратом это Инкино поведение назвать было нельзя – настолько искренне и естественно грешила она. «Непутная девка! – причитала Луковка, качая гладко зализанной головой. – Прибьют тебя твои хахели. Докатишься!» Инка вскидывала голову, и её круглые «африканские» серьги презрительно звякали.
Она была должна всем в общежитии – кому рубль, кому три…. Самое странное – после очередных каникул из дома возвращалась одетая как картинка. Её шубы, шапочки, модные сапоги, кожаные плащи – всё было предметом обсуждения и зависти. Но в течение семестра её гардероб претерпевал значительные изменения. Шубы рвались, плащи терялись и воровались, у сапожек ломались шпильки и трещали молнии. Инка не умела хранить и беречь вещи. Как и себя. Её можно было увидеть идущей в институт в драной фуфайке, но с совершенно невозмутимым лицом.
Однажды она объявила, что денег вернуть не сможет, но зато предскажет нам наше будущее, потому что у неё «дар, перешедший к ней от прабабушки-шаманки».
– Вижу тебя, – вещала Инка, немигающе глядя куда-то поверх головы Светки Атёлкиной. – Вижу тебя… В белом платье… Ты идёшь по Рижскому взморью… Босиком…. У тебя в руках белые каллы… Одолжи два рубля, – завершала она обычно своё предсказание.
– Отстань, Макарова! – отмахивались девчонки, уставшие от её похождений, вечных её «трудностей» и вечного вранья…
– Вижу… – пристала ко мне Инка, которой снова «ну очень-очень» срочно понадобился «рубль до степухи». – Я вижу тебя… В элегантном строгом костюме… Ты спускаешься по мраморной лестнице... Тебя ждёт группа… иностранных гостей… И ты говоришь им: «Здравствуйте, я рада вас видеть!» Вокруг – огромный зал, очень высокие потолки, мрамор…
– Инка, неужели я буду работать в Ленинской библиотеке? – слушая вполуха этот бред, рассеянно спросила я.
– Не-ет… – удивлённо ответила «пророчица». – Это в Салехарде.
Я рассмеялась. Салехард в 1985 году был ещё полностью деревянным. Рубля Инке я не дала. Дала двадцать копеек…
Как-то много позже, работая в нашем окружном музее, я встречала группу экскурсантов из Германии и, спускаясь к ним по лестнице, произнесла стандартную фразу: «Здравствуйте, меня зовут Татьяна, я рада видеть вас в нашем музее!» И вдруг вспомнила Инку и её странный, плывущий поверх моей головы взгляд.
Сияли люстры, отражаясь в огромных зеркалах холла, и каблуки сотрудниц торжественно стучали по мрамору полов.
Инка, где-то ты теперь?..
