Имя Олеси Варкентин знакомо нашим постоянным читателям, её стихи не раз публиковались на страницах «Полярного круга». Рассказ «Вершина лета» бережно и проникновенно затрагивает тему Великой Отечественной войны, боль от потерь которой не заживает и через десятки лет. Написание рассказа – большой труд, признаётся Олеся Маннуровна: «Без преувеличения, год работы. Все герои произведения и сама история рождения и крещения мальчика – авторский вымысел, а вот исторический период – 1942 год – и место, где мог воевать глава семейства, – всё реальное, как и место проживания семьи – это родина моих родителей». По словам автора, много нюансов и исторических фактов было проверено-перепроверено, чтобы придать достоверность сюжету.
Мария не выходила из горницы, заперлась. Дети, Саня и Таня, долго сидели у двери и слышали, как мать сдавленно стонет. Они звали её, стучали, но та не отпирала.
Субботний вечер. Хоть бы кто из соседей заглянул – никого. Дети же, напуганные матерью, потемну из дома ни ногой. Они поели постной тюри и забрались на полати. Таня долго, пока не уснула, рассказывала брату о местном озере Тенис, которое для неё самой было чем-то манящим и загадочным.
Утром дверь в горницу была уже открыта, постель заправлена. Никого.
Скрипнула входная дверь, вошла Мария с дымящимся чугунком:
– Кашу будете?
– Мне первому, – Саня забрался на табуретку, он всё время хотел есть. Таня посмотрела на бледное лицо матери, помедлила и кивнула:
– Буду.
Половник стукнул о чугунок. Мария налила жиденькой каши в миски, поставила на стол, протёрла деревянные ложки. Подала сначала сыну, погладила его по голове. Потом дочке, тоже погладила и легонько дёрнула за растрёпанную косицу. Тане семь, но она ещё не умеет заплетаться. Мария поставила плошку с земляникой:
– С молоком, – поправила салфетку. – Радость у нас.
Таня посмотрела на мать: «Вчерась заперлась от нас, а ныне радость какая-то? – засветилась догадкой, – можа, тятя письмо прислал… – и быстро заморгала, – значит, живой!» Она быстро глянула в окно: яркое солнце стояло над озером. «Цельный день купаться можно, – и вспомнила, как тятя говаривал: «Июль в расцвете – вершина в лете». Тане не хотелось плакать, она сморгнула слезинки и взялась за ложку.
Вдруг откуда-то послышался слабый писк. Мария отёрла руки о платье, поспешила в горницу. Дети за ней.
На лавке, в большой плетёной корзине, прикрытой ситцевым платком, кто-то возился, кряхтел. Мать подошла, сняла платок: маленький сморщенный человечек хмурил невидимые бровки, раскрывал беззубый рот и издавал те самые звуки. Дети, не мигая, уставились на него.
– Братик ваш. Ночью народился.
Дети смотрели то на мать, то на братика. Таня только сейчас заметила, что пропал мамин упругий живот. Саня, хоть и был всего на пару лет младше сестры, ничего не приметил. Он протянул палец к младенцу и потрогал пуговку носа. Малыш икнул. Саня отдёрнул руку и заревел. Малыш закричал тоже, заплакал – напугался.
Уже неделю дети приглядывались к братишке – он то спал, то сосал титьку, то пачкал пелёнки. Все эти дни стояла жара, а к воскресенью небо затянуло тугими тучами.
Вечером Мария зажгла керосинку и попросила Таню, пока сама по делам сходит, почитать письмо с фронта. «Победное», – называл его Саня и, хоть знал наизусть, любил слушать и говорил, что он «изо всех сил тятю ждёт, пока тот фрицев бьёт». Писал тятя о контрнаступлении под Москвой.
Мария засобиралась на улицу. Ребятишки заметили, как она торопливо натянула большие резиновые сапоги, надела длинный отцовский плащ, взяла тяжёлую холщовую сумку и заспешила во двор. Лил дождь.
– А победа… – сестра оглянулась на брата, и он тут же подхватил:
– …Всё равно будет за нами!
Таня убрала письмо в стол, взяла тряпичную куклу, побаюкала, глянула на Саню и, растягивая слова, стала рассказывать:
– Вчерась медеевские девчонки, и-ва-ку-и-ра-ва-ны-и, болтали… – она на минутку задумалась, стоит ли рассказывать брату, но Саня так внимательно на неё смотрел, что не удержалась и продолжила, – они сказали, что детей, особливо младенцев, завместо поросят в городе едят.
Саня тут же зажмурился и зажал ладошками уши, не желая слышать жуткие подробности. Теперь Таня и сама испугалась, что попадёт от матери за то, что слушает медеевских и брата пугает. Она подсела к нему, взяла за руку:
– Са-а-ня, ты малыша слышишь?
Саня открыл глаза. Прислушались – не слыхать братишку.
– Она его унесла, – Саня сбегал в горницу, вернулся. – Можа, догоним, попросим оставить. Я рыбачить буду – прокормимся.
Дети переглянулись и, не сговариваясь, бросились к большому окну. Таня открыла ставни, рамы со стеклом не было
– выставили из-за жары. Вода стеной – ничего не разобрать. Тогда Саня подтащил табурет и они, помогая друг другу, выбрались на улицу.
– Живее, – торопила Таня, – мамка давно в проулок свернула.
Босые ножки зашлёпали по тёмному проулку к деревенскому клубу. Таня поскользнулась и шлёпнулась в лужу. Вскочила, отирая руки о подол:
– Мамка заруга-иит… Можа, вернёмся? – и села на завалинку.
– Не-е, догоним, – Саня шмыгнул носом и осторожно выглянул за угол. – А-то с кем я рыбачить-то буду. – Он вспомнил, как утром мать говорила о малыше, пока пеленала: «Опять нарыбалил». – Ой, – Саня тоже сел на завалинку, – мамка сюда глядит.
– Слышь, как он жалобно пищит, – Таня поднялась и вышла из-за угла.
– Погодь, – Саня подскочил к ней. – Это же котёнок во дворе!
– Ой, точно!
На небольшой площади перед клубом было людно. Только что закончился фильм «Александр
Невский». Деревенские не спешили по домам, обсуждали картину, пересказывали фронтовые сводки, обговаривали насущное, и ливень им нипочём.
– Вы тут что делаете? – схватила Таню за локоть соседка, тётя Валя.
– Пустите, – вырвалась Таня, – а не то как расскажу дяде Валере, что вы опять у клуба вертитесь. – Она как-то слышала, что мать так же грозила тётке, что расскажет об этом брату.
Соседка от неожиданности всплеснула руками, а Таня отскочила в сторону.
Саня потянул сестрёнку за руку:
– Бежим.
Дети спрятались за трибуной, с которой обычно выступал председатель колхоза, и, притаившись на верхней ступеньке, ждали, когда стихнут голоса и все разойдутся.
Дождь не ослабевал. Густые струи глушили все деревенские звуки. Вода быстро собиралась в ручьи и струилась по склону к берегу.
Куда свернула мать, дети никак не могли сообразить. Следы её резиновых сапог потерялись среди других.
– Бежим к озеру, – предложила Таня, – там дядя Валера рыбачит, у него спросим, – Таня вскочила, – а вдруг… – она сделала страшные глаза, – мамка братика топить понесла, харчей-то не осталось.
Саня опять зажал уши и заревел.
– Да не реви ты! – Таня потянула его за руки, – бежим, можа, успеем. – Они спустились по ступенькам, перепрыгнули колею, полную воды, и побежали к берегу.
Дорогу к озеру развезло. Ребята вязли в глине, падали. Высокий берег Тениса круто спускался к воде. Дети скатились с него, как с горки.
На мостках, на самом краю, стояла Мария и вглядывалась в едва заметную лодку, которая качалась посреди озера.
– Мама, мамка, – закричали дети.
– А вы откудось взялись? – охнула Мария и отшатнулась от воды.
Ребята несмело шагнули в её сторону.
– Мама, где он? – они смотрели на пустые руки матери, – куда ты его дела?
Мария двинулась в их сторону, дети хором заревели и попятились. Мать всплеснула руками:
– Ой, чумазы-и-и… А ну-ка, полезайте в воду. Быстро! – и улыбнулась.
Она не сердилась, наоборот, обрадовалась, что вся семья сейчас вместе. Жаль, только муж Василий далеко. С октября дома не был, но пишет, что скоро вернётся с победой. Обрадуется сыну. Малыш здоровенький, хоть и родился раньше срока. Так торопился, что даже соседку не успела кликнуть, но, слава богу, сама справилась.
Она завела детей в воду, стала смывать налипшую глину:
— Тритесь сами, живее. Вон уж Валерий крестника везёт.
Дети замерли:
– Каво везёт?
– Так братика вашего, – улыбка снова осветила её лицо. – Имя ему сегодня дадено.
Валерий остановил лодку, поднялся, опираясь на самодельный костыль и протянул Марии младенца:
– Держи, мать, мово крестника, Арсения! Дюжий парень, сразу видно на вершине лета родился – не пикнул даже, пока батюшка его в Тенис окунал! А вот мать почуял и закуксился.
Мария приняла мокрого младенца с крестиком на длинной верёвочке поверх белой, до пят рубашки с кружавчиками. Распахнула плащ и прижала к себе.
– Ну чё, мелюзга, рыбачить будем? – Валерий подхватил Саню и усадил в лодку. – Хороший улов должон быть! – Подплыл на один взмах веслом к Тане и устроил её рядом с братом. – Прокачу, чё ли, их, прояснилось вроде? – сказал он Марии. – В честь Сениных крестин.
– Только мотрите мне, о крестинах никому не сказывайте, – погрозила мать детям.
Дети закивали, схватились за борта, завизжали – лодка при повороте накренилась, чуть не глотнула воды и, медленно пройдя вдоль мостков, заскользила по озеру.
Мария посмотрела ей вслед, представляя, как давеча сошлись лодки Валерия и отца Михаила, как трепетал огонёк свечи, как дождь заглушал тихую молитву. Перевела взгляд на дальний берег, где брала начало речка Оша. И вдруг там, над речкой, что-то блеснуло: то ли звезда, то ли маковка разрушенной ещё до войны церквушки.
Трижды перекрестилась и осторожно пошла по скользкому склону берега. Сеня притих под плащом, уснул. Мария поднялась на вершину склона, чтобы хорошо видеть детей.
На горизонте тусклой жёлтой полоской медленно догорал июльский вечер.
